Рассказ
-А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.
М. А. Булгаков "Мастер и Маргарита"
Она родилась неизлечимо красивой. Неизвестно, кто и почему выбрал ее на эту роль, но ей всю жизнь пришлось тащить на себе этот крест - пугающей и манящей красоты. И дело было даже не во внешности, не в пропорциональности черт лица или очертаниях тела. Красота исходила от нее, как какое-то сияние, гипнотизирующее людей, завораживающее и притягивающее взгляды, даже если она сама этого не хотела. Она пыталась бороться с ней, обряжалась в немыслимые балахоны, уродовала лицо кошмарным макияжем, пряталась в бесформенных свитерах и потертых джинсах, но результат был одним и тем же - все взгляды на улице непременно тянулись к ней. И нигде не было покоя от этих липких, проникающих под одежду взглядов, расползающихся по телу, как отпечатки похотливых пальцев; взглядов, от которых становилось тошно и невыносимо хотелось в душ.
Всю сознательную жизнь она пыталась стереть с себя это клеймо красоты, пересилить собственную власть над людьми, доказать, что в ней есть что-то, помимо этой дьявольской притягательности. Но в результате становилось только хуже, ведь ее исключительность порождала такую волну зависти, в которой тонули все ее попытки оправдаться перед этим миром. В школе, в университете она усердней других вгрызалась в неподатливый гранит науки, убивалась изо всех сил, но все ее успехи списывались на "красивые глаза", и злобное шипение стелилось за ее спиной, как шлейф королевского платья. А что ей оставалось делать? Только стиснуть зубы, гордо вскинуть голову и продолжать брать вершины одну за другой, пропуская мимо ушей колкие замечания. И только по вечерам плакать в отчаянии и говорить себе: "Ты сможешь, Майя!". И она смогла, она добилась того, что и не снилось большинству из ее однокурсников, но даже тогда она осталась изгоем.
Устав с этим бороться, она построила свою жизнь так, чтобы как можно меньше контактировать с окружающим миром. Устроилась переводчиком по контракту в одну из небольших контор, сняла комнату в тихом районе исторической застройки и большую часть времени проводила дома, блуждая в бескрайних просторах иноязычных текстов. Она изгнала из своей жизни почти всех людей, кроме нескольких друзей, проверенных на устойчивость перед неподвластными ей собственными чарами. Только это притяжение было все-таки сильней, и даже они, прожженные интеллектуалы, позорно капитулировали. Но было уже поздно - горделивая Майя так привыкла к ним, что порвать отношения не смогла. Она просто позволила себя любить.
За окном крупными хлопьями падал снег, даже не падал, а просто неподвижно висел в воздухе под косоглазым светом фонаря. Ранние зимние сумерки колыхали снежинки туда-сюда, и весь переулок под окном казался дешевым рождественским сувениром внутри стеклянного шара, заполненного глицерином. В комнате горела лишь одна маленькая лампочка под зеленым абажуром. Майя курила в форточку, оперевшись на подоконник. Михалыч лежал ничком на смятой постели и пристально наблюдал за нею.
-Слушай, Майя, - наконец не выдержал он. - Отойди от окна! Тебя же увидят!
Майя бросила на него презрительный взгляд.
-Ну, или хотя бы оденься, - сказал он уже не так решительно. - Дует все-таки.
-Плевать, - ответила она, затягиваясь посильнее. - Пускай видят. Пускай дует.
Она докурила сигарету чуть ли не до самого фильтра, швырнула окурок в форточку и задернула шторы.
-Теперь твоя душа спокойна?
-Нет, - ответил он совершенно серьезно. - Покоя в моей душе не было уже давно. С тех пор, как в ней поселилась ты.
Майя сделал вид, что ничего не слышала, подошла к большому старинному зеркалу и принялась разглядывать свое обнаженное тело. Тщательно и скрупулезно, надеясь найти хоть какой-нибудь изъян. Но их не было, и об этом весьма красноречиво говорил взгляд Михалыча из мутной зеркальной глубины. Правда, ему хватало ума не говорить об этом вслух.
-Ненавижу свое тело, - тихо сказала она. - Не-на-ви-жу это безупречное тело. Я в нем, как в тюрьме. Всю жизнь оно покрывает меня, как короста, через которую уже не пробиться тому, что у меня внутри. Оно как непроницаемый экран, сквозь который не видно не то что света моей души, а даже слабого мерцания какого-нибудь. Все видят только тело! Восхищаются, вожделеют, завидуют до умопомрачения! Ах, Майя, какая ты красавица! Вот ты разве не так думаешь сейчас?
-Я не могу отрицать того, что есть. Ты действительно красавица. Но я ведь воспринимаю тебя целиком. Как личность, если хочешь. Единство формы и содержания.
По выражению ее лица было видно, что она не верит ему ни капельки. Да и Михалыч это понял и пошел на попятную.
-Странный разговор между людьми, которые всего каких-то несколько минут назад любили друг друга, ты не находишь? - горько усмехнулся он.
Она уселась на стул прямо поверх брошенной на него одежды и стала разглядывать его, как только что разглядывала свое тело в зеркале.
-У нас всегда все было странно, - ответила она, продолжая терзать его взглядом. Михалыч, Михалыч, ее верный друг и любовник. Ты тоже пал жертвой этих проклятых чар! Она слабо улыбнулась. И все-таки он ей чем-то дорог, раз она не прогнала его до сих пор. Но любит ли она его? Какие-то чувства она к нему определенно испытывает, но они скорее братские. Этакое кровосмешение с налетом порочности. У них ведь много общего, они оба все жизнь пытаются перешагнуть через себя: она - через свою красоту, а он - через волю своих родителей. Самая неблагодарная борьба, которая их и сблизила.
Майя снова подошла к окну и выглянула наружу из-за шторы. По аллее молодая семейная пара везла ребенка из детского сада. Малыш сидел в санках, весь укутанный по самые уши, а его родители, радостно смеясь, бежали наперегонки. Они мелькнули в свете косоглазого фонаря и скрылись за углом, в который Майя жадно впилась взглядом. Она почувствовала себя такой одинокой и заброшенной, что хотелось завыть. В отчаянье бросилась к Михалычу и прижалась к нему всем телом.
-Люби меня, - прошептала она зажмурив глаза и уткнувшись в его плечо. - Пожалуйста. Если ты этого не сделаешь, я умру.
Он любил ее очень нежно, словно пел колыбельную. А она, закусив прядь своих темных волос, цедила через них отрывистое дыхание и впивалась ногтями в его плечи. Подчиняясь ему, отдавая ему себя, она получала взамен так отчаянно необходимое ей чувство принадлежности другому существу, чувство единства с кем-то еще, кого она обвивала сейчас руками и ногами, каждой клеточкой своего тела сливаясь с телом его. Ей хотелось кричать, но через сжатые зубы прорывались лишь невнятные стоны, которые тонули в глухой тишине пыльных штор, и только свет под зеленым абажуром подрагивал в ритме их любви. Дойдя до точки, она снова вцепилась в него ногтями, оставляя на спине длинные царапины, и безвольно обмякла в его объятиях. И в тот же момент что-то щелкнуло, и свет в комнате погас.
-Что это? - спросил он почему-то шепотом.
-Лампочка перегорела.
-Ну и плевать.
Они сидели на кухне, завернувшись в простыни, и каждый блуждал где-то в глубине своих мыслей. Чайник закипел и выключился с громким щелчком, от которого они оба вздрогнули и растерянно посмотрели друг на друга.
-Чай? Кофе? - в ее глазах наконец-то появилось осмысленное выражение, словно все эти чашки-ложки были ее якорями в этой реальности.
-Чай.
Она полезла в шкаф за пакетиками, простыня сползла и обнажила античную спину. Обернувшись, она успела захватить отблеск восхищения в его глазах, и сразу же нахмурилась.
-Ты же знаешь, что я этого не люблю, - сердито сказала Майя, наливая в чаши кипяток.
-Если бы я не знал тебя так давно, Майя, я бы принял все твои рассуждения о красоте за лицемерие. За скрытое самолюбование что ли... Ты так пренебрежительно относишься к своей внешности, как будто это какой-то порок.
Майя почувствовала себя немного уязвленной.
-В рассуждениях о красоте нет ни капли самолюбования. Это просто качество, которое выделяет человека среди других. Вот почему-то людей, наделенных от природы каким-то уродством принято жалеть. А наделенных красотой? Им достается одна лишь зависть и козни. А ведь может быть, что нести через эту жизнь красоту гораздо тяжелее, чем уродство. Даже в литературе красота героинь рассматривается как дар, а не как наказание. Маркесовская Ева с ее генами-насекомыми - пожалуй единственное исключение. Она, как и я, страдала от своей красоты.
-Значит, в этом состоит твоя миссия.
-В чем? Всю жизнь отбиваться от людей, которые так и норовят отщипнуть от тебя кусок? О, что бы я только не отдала, чтобы быть неприметной!
-Зато ты спасешь мир.
-Ага, так и вижу себя на баррикадах, с голой грудью и флагом в руке.
Она вскочила, запахнула простыню и весьма натуралистично изобразила фрагмент картины Делакруа. Михалыч захохотал. Он поднялся с табуретки, укутал ее в простыню и осторожно, как больную, усадил назад.
-То была Свобода, - сказал он. - Это ее методы: баррикады, эпатаж, пьяные матросы в экстазе лезут на ворота. А Красота спасает мир по-другому.
-Ну и как? - Майя отхлебнула остывающий чай.
-Втихаря.
Она задумалась, разглядывая обшарпанный холодильник. Слово-то какое - "втихаря"! Так и представляется что-то постыдное, что делают под покровом ночи. Черной-черной ночью, в черном-черном городе... Втихаря спасают мир.
-Эй, да не грузись ты! Когда Олимпиада придет?
Олимпиада Леонтьевна была хозяйкой этой огромной квартиры, пустившей Майю на постой. Всю жизнь она отдала музыке, и даже достигнув весьма преклонных лет, продолжала свое служение, подрабатывая в филармонии то ли билетершей, то ли капельмейстером. Майя посмотрела на часы. Было полдевятого. Концерты заканчивались в девять.
-Скоро уже. Пошли одеваться.
И вот он, уже полностью одетый, стоит в дверях и смотрит на нее взглядом, полным тоски. Майя решительно открыла дверь, громыхая древними запорами.
-Ну все, пока, - она полоснула его губами по щеке, изобразив подобие прощального поцелуя.
-А может... - нерешительно начал он.
-Пока, АНДРЕЙ! - сурово отчеканила она его имя (по которому его редко кто называл). - Мне еще сегодня перевести нужно хотя бы страниц десять, а то я в сроки совсем не укладываюсь.
Она выставила его за дверь, торопливо закрыла замки и в бессилии опустилась на пол прямо в прихожей, под вешалкой с темными шубами и пальто.
С утра снова валил снег. Предсказатели погоды обещали к вечеру метель, по всей земле, во все пределы. Майя, пошатываясь спросонок, ходила по комнате. Ей ничего не хотелось. От любимого кофе воротило. Она взялась было за сигареты, но поморщилась и закинула пачку на полку, отправив туда же и зажигалку. Ей не хотелось читать, слушать музыку, смеяться, ей не хотелось ничего из того, что она так любила. Ей даже не хотелось жить. Майя легла на кровать и уткнулась носом в подушку. Она все еще хранила запах его волос. Майя инстинктивно прижала подушку к себе, обняла крепко-крепко, зажмурившись, но тут же резко отшвырнула ее прочь в дальний угол комнаты.
-Прочь, прочь, - бормотала она под нос, снова расхаживая из угла в угол. - Все хорошо, все будет хорошо...
Резкий звонок допотопного телефона заставил ее вздрогнуть, она испуганно застыла, задохнувшись от волнения, не слыша даже собственных мыслей - только барабанный пульс в висках. Медленно, медленно шаги в прихожей прошаркали к телефону, неторопливо и с достоинством. Олимпиада Леонтьевна никогда не спешила - это было выше ее.
-Майя, это Вас! - позвала она, и Майя метнулась в прихожую.
-Алло, - сказала она в трубку чужим голосом.
-Да пребудет с тобой Вицлипутцли, дочь моя! - прогремела трубка в ответ.
-А, Колоброд, - с немыслимым облегчением выдохнула она и расслабленно прислонилась к стене.
-Майя Константиновна, я имею честь пригласить Вас сегодня быть свидетелем. Дмитрий Сергеевич Тучков, более известный в нашей среде под погонялом "Митяй", нанес мне смертельное оскорбление, и душа моя просит сатисфакции. Короче, сегодня в полдень мы выясняем наши отношения на дуэли. Нам нужны понятые... то есть секунданты.
-О, Господи! Что за дуэль на этот раз?
-Бескровная и бесконтактная. Поэтическая.
Обычно все эти разборки Митяя с Колобродом проходили очень комично, и все просто умирали от хохота. Но сегодня Майе было не до веселья. Ее даже обозлило столь неуместное приглашение.
-Господи, Колоброд, да соберитесь вы с ним и набейте друг другу морду!!! Сколько можно извращаться уже?!!
-Ты что, Майя?
-Извини, - пошла она на попятную. - Но я не смогу.
-Тогда все отменяется.
-Почему?
-А ты не догадываешься?
-М-м-м...
-Михалыч сказал, что не будет судить, если ты не придешь.
-А...
-Короче, чтобы ровно в 12 была как штык у Митяя! Будешь моим секундантом. Возражения не принимаются!
-Но...
Колоброд уже повесил трубку.
Майя шла наощупь по длинному темному коридору к двери митяевской хибары. Перед глазами у нее все расплывалось, то ли от тающих снежинок, налипших на ресницы, то ли от наворачивающихся слез. Но она все равно шла туда. Перед самой дверью она остановилась и постояла пару минут, примеряя на лицо беззаботное выражение. Получалось неважно, но после некоторых усилий ей удалось изобразить что-то похожее. Только тогда она постучала в дверь - звонков Митяй не признавал.
Все участники были уже в сборе. Колоброд и Митяй сидели по разным углам, как боксеры на ринге, и кидали друг на друга злобные взгляды. Интересно, что они не поделили на этот раз? Не иначе как Митяй опять сказал что-то про колобродовскую бабушку. Михалыч ссутулился на подоконнике и демонстративно смотрел в окно. Даже не повернулся, когда она вошла. На диване расположился Арсэн - читал какую-то книжку про инквизицию. В комнате стояла напряженная тишина. Майя тихо поздоровалась.
-Ну вот и мой секундант, - хмуро сказал Колоброд. - Можно начинать.
-И в чем заключается моя миссия? - с неохотой спросила Майя.
-Защищать мои интересы и смотреть, чтобы все было справедливо и по-честному. Господин судья!
Михалыч слез с подоконника и, стараясь не смотреть ей в глаза, вышел в центр захламленного помещения. Майя невольно восхитилась. Выдержка у него просто потрясающая. Никогда не покажет, что ему больно.
-Господа, - голосом арбитражного судьи сказал Михалыч. - Мы собрались здесь, чтобы в честном поединке решить возникшие противоречия.
-Ни фига себе противоречия! - завопил Колоброд. - Да этот...
-Колоброд, остынь. У тебя будет шанс высказаться, - спокойно прервал его Михалыч. - Так как оба эти товарища имеют наглость считать себя поэтами, выбор оружия был сделан соответствующий. Остальные, в том числе и я, призваны блюсти порядок. Итак, задаю параметры - самые простейшие: четрырехстопный ямб, перекрестная рифмовка. Перебивать запрещается. Тема свободная. Оскорбления - в рамках приличия. Нарушивший правила автоматически признается проигравшим. И без мата, господа!
-Поэзия не терпит мата, как не была б она пи... талантлива, - процедил сквозь зубы Митяй, поглядывая в угол, где сидел Колоброд.
-По жребию начинает Митяй. К барьеру! Начали! - скомандовал Михалыч.
Митяй и Колоброд тут же вскочили и вышли в центр комнаты, испепеляя друг друга глазами. Арсэн отбивал пальцами заданный Михалычем ритм: та-ТА, та-ТА, та-ТА, та-ТА. Майя безучастно взирала на это безобразие. Митяй ухмыльнулся, и пошел в наступление.
-Как смеешь ты, презренный чел,
Сплошным позором облаченный,
Бросать стихами вызов МНЕ?
Поэт ведь из тебя никчемный!
Неплохой удар для начала. Колоброд даже поперхнулся от неожиданности, но очень быстро взял себя в руки.
-Я смею! Да еще и как!
Вообще я наглый от природы.
И разбираюсь я в стихах
Сильней, чем всякие уроды!
И посмотрел на Митяя с видом победителя, но тот только ядовито ухмылялся, явно заметив нестыковку в четверостишии соперника. Это был минус Колоброду, и Митяй почувствовал слабину.
-И "разбираться", и "сильней" -
Словарь братвы, он чужд поэтам!
И скинув саван серых дней
Уйду я за пургой и ветром.
Почти что Блок. Да, Митяй явно брал верх, и в Колоброде начала закипать злость. Свою строфу он уже не произносил, а презрительно цедил сквозь зубы.
-Ах Вы пойдете за пургой?
Уж шли бы лучше за пургеном!
Я не мечтатель, я - другой!
-Скажи спасибо своим генам! - молниеносно срифмовал Митяй, и заржал, вспомнив-таки колобродову бабушку. Сам Колоброд побледнел и бросил умоляющий взгляд на Майю.
-Нарушение, - слабо подала голос она.
-Да, нарушение. Нельзя перебивать и разрывать строфу, - согласился Михалыч, по-прежнему не глядя в ее сторону. - Митяй, ты признаешься проигравшим! Ладно, - сказал он, увидев возмущение на митяевском лице, - По контрольному четверостишию с обоих. Колоброд первый. Колоброд откашлялся и нерешительно начал:
-Я не изящен - это верно,
Но в моих песнях - лишь любовь.
И в мире все закономерно
Э-э-э...
Колоброд сбился, замолчал и хмуро разглядывал грязный пол Митяевской хибары.
-Ну что? - не удержался от издевки Митяй. - Какую же мы подберем рифму к слову "любовь"? Вновь? Кровь? Морковь-свекровь? И после этого ты еще имеешь наглость заявлять, что имеешь какое-то отношение к поэзии?
-Знаешь что, Митяй, - недобро начал Колоброд, но тут неожиданно вклинилась Майя.
-Все рифмы к слову "любовь" избиты и банальны, потому что само это слово затаскали. Что не сладкая попсовая песня, то о любви. Любовь, любовь, любовь... Когда тебя увижу вновь. И в моих венах стынет кровь. Противно. Противно постоянно это слышать, - она в упор смотрела на Михалыча.
-Ты не веришь, что кто-то может произносить это слово совершенно искренне? - Михалыч повернулся к ней, глаза его блестели.
-Я вообще мало во что верю.
-Быть может проблема в тебе, а не в других?
Майя посмотрела на него исподлобья.
-Может быть. Ты прав. И я пожалуй пойду - побуду наедине со своими проблемами, - она поднялась с дивана.
-Майя, ты куда? - возмутился Митяй.
-Майя, не уходи, ты же мой секундант! - проявил удивительную солидарность со своим соперником Колоброд. Михалыч молчал. Майя по-своему истолковала его молчание и стремительно вышла из комнаты.
На улице бушевала метель. Клочки снега с гудением вращались, как в гигантском миксере. Майя съежилась, натянула на голову капюшон и нырнула в самую гущу снежного месива.
-Майя!!! - услышала она голос за спиной и обернулась. Михалыч выбежал на улицу в одном свитере. Зимняя непогода тут же обрушилась на него, - Майя, не сердись пожалуйста.
Он дрожал. То ли от холода, то ли...
-Я не сержусь, Андрей. Просто у меня заскоки в последнее время. Ты тут не при чем. Возвращайся назад, простудишься.
Она сделала еще один решительный шаг в метель.
-Майя, тебя проводить? - с тревогой закричал он ей вслед.
-Нет, - поспешно отмахнулась она. - Мне тут надо, надо в одно место еще зайти, я... я договорилась уже, - она судорожно махнула рукой и торопливо зашагала прочь.
А куда ей на самом деле идти? Кто ждет ее в этом городе, среди тысяч равнодушных желтых окон в звенящей пустоте морозного воздуха? И где тот источник тепла, к которому она сможет наконец протянуть свои озябшие руки? Она бездумно бродила по запорошенным улицам, спрятав пол-лица под капюшоном пальто, просто шла и шла, сторонясь редких в такую погоду прохожих. Ей отчаянно хотелось тепла. Ей не хотелось никого видеть, но в то же время было страшно в этот вечер остаться одной, лицом к лицу со своими мыслями. "Может поехать к Женьке?" - подумалось ей вдруг - "Просто посидеть, поговорить". И сразу стало как-то спокойнее, словно приговоренному отсрочили казнь.
-О, привет! - улыбнулась Женька, распахивая дверь. - Да ты вся промерзла до костей! Посмотри на себя - хоть в "Морозко" тебя снимай.
-Привет, - слабо улыбнулась Майя, проскальзывая в прихожую.
-Тепло ли тебе, девица? - смеялась Женька, пинком отправляя в ее сторону пару тапочек. - Заходи в комнату, сейчас чай будет.
Майя зашла в комнату и забралась с ногами на диван. Со стены напротив на нее смотрела грустная Дженис Джоплин с сигаретой в руке. С кухни слышалось, как Женька возится с посудой и что-то напевает по-английски. Майя шумно выдохнула и с удовольствием ощутила, как по телу ее растекается тепло и спокойствие.
Женька всегда напоминала ей княгиню Болконскую. У нее были такие же огромные, до краев наполненные красотой глаза. Она-то, бедняжка, все страдала от своей непривлекательности, не понимая, какое ей выпало счастье - являться людям в своей первозданности, не отвлекаясь на всякие там руки-ноги, носы, уши и прочие части тела. Человеку стоило лишь раз заглянуть в ее глаза - и все остальное уже не имело значения. И еще у нее была очень странная манера смеяться. От ее смеха веяло какой-то обреченностью, словно она ни на секунду не забывала о том, что этому миру уже ничто не поможет, но "помирать, так с музыкой", и даже под трубами Армагеддона она продолжала бы смеяться своим загадочным смехом с двойным дном, распугивая ангелов и отчаявшихся грешников, стоящих в очередь в зал Суда.
Женька влетела в комнату, шаркая по ковру своими тапочками в виде плюшевых псов, засунула в музыкальный центр какой-то блюзовый диск, нажала play и снова поспешила на кухню. Майя влюбленно посмотрела в ее сутулую спину. Да-да, она испытывала к Женьке странные чувства, которые не поддавались описанию. Это была какая-то вселенская нежность, которая переполняла гордую красавицу при виде этого трогательного существа. Майе почему-то всегда хотелось защитить ее, укрыть от невзгод, укутать в плед, накормить аспирином или еще каким обезболивающим, построить для нее сказочный мир Алискиного зазеркалья, где бы она была в безопасности и покое. И Майя ощущала всей своей безупречной кожей, что ее чувства не безответны. Странно, да? Вообще, если анализировать отношения в их странном сообществе, то тут было очень много неясностей. Все их связи и увлечения всегда почему-то отдавали порочностью и инцестом. Они все были как служители какого-нибудь культа, как какая-нибудь религиозная община, и поэтому не должны были вступать друг с другом ни в какие отношения, кроме духовных. Но у них не было кодексов и правил, они не были заперты в монастыре, они были молоды, и тела их просили секса, так же как и души просили понимания. Но правильно ли это?
-Что там было с дуэлью? - Женька вернулась с подносом, на котором дымились чашки.
-Все остались живы, - слабо улыбнулась Майя. - Произошла осечка на слове "любовь".
-О, на этом слове всегда происходит осечка! - засмеялась Женька.
-Интересно, почему?
-Ну, - она сразу нахмурилась и стала рассматривать рисунок на ковре. - Мне кажется, что слово "любовь", как и имя Бога, нельзя употреблять всуе. А его затаскали и опошлили донельзя, до такой степени, что оно уже кажется фальшивым, как какая-нибудь дешевая мишура.
-Наверное, ты права... Только когда же его употреблять тогда?
Женька задумалась.
-Ну... Имя Бога можно употреблять только тогда, когда обращаешься к нему в молитвах... То есть когда выходишь на прямой контакт, совпадаешь, как рифмы в стихотворении.
-Интересно, - Майя подняла на нее глаза. - А люди рифмуются только с Богом, или друг с другом тоже?
-Редко, но бывает, - ответила Женька, отвернувшись. - Но я вот мало с кем рифмуюсь.
-Понятно, - промямлила Майя. Мимо. Это не тот путь, Майечка, остановись, пока не поздно. Тебе же указывают путь, что ты ищешь обходные? Ведь то, что с тобой происходит, и есть указатель...
-Май, ведь что-то случилось. Я же вижу, что у тебя что-то случилось.
Она сглотнула непонятную горечь во рту и притихла. Женька смотрела на нее во все глаза, во все свои наполненные красотою глаза.
-Я беременна, - тихо сказала Майя.
-Что? - охнула Женька и закрыла ладонью рот. Потом она словно опомнилась - Он знает?
-Нет. Я не хочу ему говорить, пока... пока все не решу. И ты ему не говори.
-Ты... ты хочешь сказать... ты хочешь сделать...
-Не знаю. Я уже ничего не знаю.
-Майя, - нахмурилась Женька, - Майя, ты не думай, он тебя не бросит...
-Ты думаешь, я этого не знаю! - взвыла она в ответ, вскочила с дивана и зашагала по комнате. - Конечно, он меня не бросит, и именно поэтому... - нацелила она указательный палец в лицо подруге, испуганно притихшей на диване. - Именно поэтому... - сказала она уже еле слышно, в бессилии опустилась на диван и заплакала.
Женька обняла ее, прижалась щекой к ее щеке стала шептать ей на ухо что-то ласковое и нежное, но от этих слов слезы из ее глаз полились только сильнее. Женька стирала слезинки с ее лица, целовала ее в уголки кривящихся губ.
-Плачь, плачь, - шептала она. - Будет легче.
-Я не знаю... не знаю... - всхлипывала Майя.
-Скажи ему, - уговаривала ее Женька. - Не взваливай всю ответственность на себя.
-Нет, нет, - как в бреду повторяла она. - Нет, я не могу.
-Почему?
-Потому что... потому что тогда получится, что все решили за меня... Без меня... С кем мне быть и как жить... Нет, нет, нет!
"Нет... нет... нет..." - пульсировало в ее мозгу, когда она шла по темным улицам. Стаи снежинок, как мотыльки, слетались на свет косоглазых фонарей. Желтые окна равнодушно смотрели ей вслед. Древние чудовища трамваи бороздили мглу, мигали своими хищными глазами при виде ее одинокой фигуры. Девушка шла сквозь метель, и ей было не выбраться из тисков этого города, такого завораживающего в своем зимнем оцепенении, ей было не выбраться к своему очагу. Тепло ли тебе, девица? И хочешь ли ты, чтобы тебе отдавали свое тепло? Неужели она так привыкла всегда быть одной, самой бороться с невзгодами, прикусив губу, закусив удила, привыкла мучительно преодолевать барьеры, которые ставит ей жизнь, что уже не способна делить свою жизнь еще с кем-то?
Она всегда любила свободу. Свобода была ее культом, и она прекрасно понимала, что чем больше свободы - тем сильнее одиночество. И успела уже смириться с мыслью, что всегда придется быть одной. Она так решила, но вмешались высшие силы и показали ей, чего стоит какое-то там решение маленького гордого человеческого существа. Хотя... сейчас пока что все зависит только от нее. Она еще может все решить сама. А имеет ли она на это право? Сможет ли она пройти одна через все метели, минуя вот эти двери, тяжелые, железные, покрытые инеем двери? Майя тряхнула головой, чтобы отогнать дурацкие рифмы. Решено. Собрав остатки мужества, она надавила кнопку домофона.
-Кто? - послышался знакомый голос.
-Я. И еще метель.
-Заходи. Метель я не приглашаю.
-Привет, - смущенно улыбнулся Михалыч, открывая тяжелую дверь и пропуская ее внутрь своей большой и стильной квартиры. Майя редко бывала у него. Михалыч жил с родителями, а она их побаивалась. К тому же, она перед ними всегда чувствовала себя немного неуютно, как будто она в чем-то виновата.
-Пошли ко мне, - он повел ее мимо стеклянных дверей гостиной, откуда слышалось бормотание телевизора. - Только, э-эмм... у меня бардак.
-Нашел чем испугать, - тихо ответила она, опасливо покосившись на двери гостиной.
Первое, что бросалось в глаза в его комнате - это три безумно дорогие гитары, стоявшие вдоль стены. Майя знала, что даже подходить к ним близко было опасно для жизни, поэтому она нерешительно остановилась у дверей. На экране компьютера красовалась обнаженная девица с огромными силиконовыми сиськами.
-Ой, - засмущался Михалыч и потянулся к мышке.
-Да расслабься, - устало отмахнулась Майя. - Меня голыми девушками не удивишь. Можно я сяду?
Михалыч скинул ворох одежды с кожаного кресла, и сделал пригашающий жест:
-Велком!
-Мерси, - жеманно ответила она, присаживаясь в кресло.
-Кофе, чай? Может, коньяк будешь?
-Нет! - поспешно ответила она и добавила уже более спокойным голосом, - Ничего не надо, спасибо. Можно, я музыку поставлю?
-Да пожалуйста.
Покопавшись в гигантской куче дисков, Майя выбрала диск Sade, трек с песней “King of Sorrow”. Зазвенели первые гитарные аккорды, Майя забралась поглубже в кресло, закрыла глаза и подчинилась музыке. Песня текла сквозь ее тело, как мягкие морские волны, а она лишь шевелила губами, повторяя за Шадэ слова песни, словно молитву.
-DJs play the same song
I have so much to do
I have to carry on
I wonder if this grip ever let me go
I'll be alive
I am a King of Sorrow
King of Sorrow
Это была ее песня, она столько раз слушала ее по кругу, впечатывая в память каждую строчку, каждое слово из песни Короля Печали. Она была про нее, про Печальную Майю, целиком и полностью.
I suppose I could just walk away
Will I disappoint my future if I stay?
Она ведь и правда с трудом преодолевает желание уйти прочь, просто уйти из жизни этого человека, как будто и не было ничего. Но едва наметившееся будущее уже требует своего, диктует ей свою волю. Она вынуждена идти на уступки ради того, что будет. А что будет?
Just a day that brings it all about
Just another day
Nothing any good.
Дерись, девчонка, дерись. Стыдно спасаться бегством - это удел слабаков. Раз уж тебе выпала такая доля... Но за что? За что? Разве мало она в этой жизни страдала?
I'm crying - everyone stills
I have already paid for all my future sins...
Майя так глубоко ушла в свои мысли, что не заметила, как закончилась песня. Она очнулась, когда поняла, что Михалыч стоит прямо перед ней и внимательно на нее смотрит.
-Lovers rock, - сказал он, не спуская с нее глаз.
-Что?
-"Lovers rock". Альбом так называется. Неплохой такой альбом. Ты хотела мне что-то сказать?
-Нет, - опустила она глаза. - Просто так зашла.
-А, - равнодушно протянул он, и уткнулся в монитор. Все-таки поменял картинку. Майя скупо усмехнулась.
-А мы с Колобродом сегодня ходили на горках кататься, - непринужденно продолжил Михалыч. - Попросили у детишек санки и катались. Два таких дядечки - на горке! А потом пошли в "Русский чай" и наелись там пончиков. С сахарной пудрой. Колоброд весь в этой пудре перепачкался, как свинтус. А я над ним прикалывался: "Молодой человек, Вы что-то сегодня плохо напудрились, неровно как-то!". А Колоброд мне отвечает: "Это отечественная косметика. Она всегда неровно ложится, зато из натуральных материалов!" Все ржали. А потом Колоброд пошел по делам, а я по магазинам бродил. Купил себе пару дисков. А потом метель началась, я замерз и домой пошел. А еще я себе игрушку компьютерную новую купил! Слушай, Майя, тебе понравится! Про Алису в стране чудес! Это чистый постмодернизм! Там у Алисы при пожаре типа погибает вся семья, а у нее самой из-за психологической травмы в голове все переворачивается. Она попадает в психушку, и чтобы вернуться в нормальное состояние, ей нужно пройти всю перевернутую Страну Чудес и победить всех монстров, в которых превратились ее обитатели. Победить свое подсознание, ты понимаешь? Это же Фрейд, чистый Фрейд!
-"Господи" - думала Майя, глядя на светящееся радостью лицо Михалыча - "Ну какой из него отец? Горки, диски, компьютерные игры... Он же сам еще ребенок!". А Михалыч продолжал с азартом что-то рассказывать, демонстрировать заставку игры про Алису, размахивать руками. А Майя все глубже и глубже вжималась в кресло, чувствуя, как тоска сковывает все внутри. Зря она пришла.
-Ладно, я пойду пожалуй, - Майя стала выбираться из мягкого кресла. - А то поздно уже.
-Подожди! - отчаянно вскрикнул он. - Подожди. Я, это... песню новую только что закончил. Хочешь послушать?
Она вопросительно и даже с возмущением уставилась на него. "Мне сейчас не до песен" - читалось в ее глазах. Но Михалыч не отступал.
-Точнее, это я хочу, чтобы ты ее послушала. Чтобы... Ну, в общем, послушай пожалуйста. Садись.
Майя послушно села назад в кресло, а Михалыч торопливо щелкал мышкой, открывая папки-файлы.
-Вот, - добрался он до нужного. - Слушай, - и отошел к окну.
Вспыхнул сиреневыми зигзагами экран, зазвучала песня. Акустика. Минимум инструментов. Акцент на слова. Самым главным здесь были слова...
Запав на мои куплеты-припевы
Десятки прекрасных и так себе дам
Хотели походкою королевы
Пройтись по исписанным мною листам
Тянули - руки
Скулили - в трубки
Но ты - хоть отдать тебе все был готов
Сказала:
"Я не хочу его тела
И глупых его стихов!"
И ты не взяла от меня ни строчки
Ни капельки чувства под россыпью слов
Прогнала, расставив финальные точки
На поиски рифмы к слову "любовь"
Зову - не ответит
Умру - не заметит
Не надо ей гимнов, достойных богов
Ведь:
"Я не хочу твоего тела
И даже твоих стихов!"
Окутана злой снеговой круговертью
Придешь попросить хоть немного тепла
Любовь зарифмую я с жизнью - не смертью
И только с тобою рифмую себя
И все - просто
Свели - звезды
Моя - отныне - навеки веков
И спит в тебе часть моего тела
И искры моих стихов
Песня закончилась, потухли последние всполохи на мониторе. Молчание повисло в воздухе, и лишь несколько минут спустя возник отрывистый диалог, диалог-шифровка, понятный только двоим.
-Женька?
-Позвонила.
-Предательница.
-Это ты предательница.
-Возможно.
-Не хочешь меня спросить?
-Я и так знаю что ты ответишь.
-И что ты решила?
Майя помолчала немного, сложив руки на животе. Потом сквозь наворачивающиеся слезы улыбнулась, вскочила и порывисто обняла его. Несгибаемая Майя впервые в жизни плакала на его плече, но плече любимого. Размазывая тушь по щекам, как какая-нибудь героиня мыльных опер. А он ее утешал, нежно гладил по волосам и улыбался. Наконец она успокоилась.
-Ну что ты... Ну я же с тобой...
-Я буду такой толстой, такой уродиной, - мечтательно сказала она, прижавшись щекой к его плечу.
Март / Июль-Август 2004
www.litsovet.ru/index.php/material.read?materia... здесь: